Памяти Михаила Гордеевича Дроздовского

Сегодня исполняется 130 лет со дня рождения Михаила Гордеевича Дроздовского (1881-1919), человека удивительной судьбы, патриота России, храброго русского воина и героя Великой и Гражданской войн.

Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего Михаила, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная. Аминь.

В этот день, друзья, мне хотелось бы вспомнить  тот образ Михаила Гордеевича, что донесли до нас те, кто его знал: его соратники и боевые товарищи.

***

         26 февраля 1918 года бригада русских добровольцев полковника Михаила Гордеевича Дроздовского начала свой поход; я шел фельдфе­белем второй офицерской роты. В Кишинев мы пришли эше­лонами. Там подождали, пока подойдут последние эшелоны, и вот — поход начался.
Было нас около тысячи бойцов. Никто не знал, что впере­ди. Знали одно: идем к Корнилову. Впереди — сотни верст похода, реки, бескрайние степи, половодье, весенняя грязь и враги со всех сторон, свои же, русские враги. Впереди — по­темневшая от смуты, клокочущая страна, а кругом растерян­ность, трусость, шкурничество и слухи о разгуле красных, о падении Дона, о поголовном истреблении на Дону Добро­вольческой армии. Мы были совершенно одни, и все-таки мы шли.
Нас вел Дроздовский. Теперь мы узнали, что он окончил Военную академию, участвовал в японской войне доброволь­цем в 34-м Сибирском полку, был ранен, на большой войне командовал 60-м Замостским пехотным полком, а когда был начальником штаба 64-й пехотной дивизии, сам повел в Кар­патах в атаку два полка и снова был ранен.
Дроздовский был выразителем нашего вдохновения, со­средоточием наших мыслей, сошедшихся в одну мысль о во­скресении России, наших воль, слитых в одну волю борьбы за Россию и русской победы. Между нами не было политиче­ских разнотолков. Мы все одинаково понимали, что больше­вики — не политика, а беспощадное истребление самих ос­нов России, истребление в России Бога, человека и его сво­боды.
Я вижу тонкое, гордое лицо Михаила Гордеевича, смуглое от загара, обсохшее. Вижу, как стекла его пенсне отблескива­ют дрожащими снопами света. В бою или в походе он набе­рет, бывало, полную фуражку черешен, а то семечек и всегда что-то грызет. Или наклонится с коня, сорвет колос, разо­трет в руках, ест зерна.
В наш поход Дроздовский вышел с одним вещевым меш­ком, и нам было приказано не брать с собой никаких чемо­данов.
Припоминаю один ненастный серый день на походе, ког­да несло мартовский снег. Дымилась темная мокрая степь, дымились люди и кони, колыхавшиеся в тумане, как приви­дения. Уныло чавкала под ногами холодная грязь. Я и капи­тан Андриевский устроились на подводе под моей буркой. Снег стал мельче, колючее; сильно похолодало и бурка за­твердела. Поднялась пурга.
Из тумана на нашу подводу нашло высокое привидение. Это был Дроздовский верхом, в своей легкой солдатской шинелишке, побелевший от снега. Его окутанный паром конь чихал. Видно было, как устал Дроздовский, как он прозяб, но для примера он все же оставался в седле.
Мы предложили ему немного обогреться у нас под буркой. Неожиданно Дроздовский согласился. Сено под нами было теплое и сухое. Мы быстро нагребли ему сена, он лег между нами, вздохнул и закрыл глаза. Мы накрыли командира буркой и еще стали своими спинами согревать его от злющего ветра. Под мерное качание подводы Дроздовский заснул. Глухо носилась пурга. Мы с Андриевским побелели от снега, нас заметало, но мы лежали не шелохнувшись.
Дроздовский спал совершенно тихо, его дыхания, как у ребенка, не было слышно. Он отдыхал. Так он проспал часа четыре, а когда пробудился, был очень смущен, что заснул на подводе.
У обритых, всегда плотно сжатых губ Дроздовского была горькая складка. Что-то влекущее и роковое было в нем. Глу­бокая сила воли была в его глуховатом голосе, во всех его сдержанных, как бы затаенных движениях. Точно бы исходил от него неяркий и горячий свет.
Свой известный дневник Дроздовский начал на походе, и записи его дневника — заветы Дроздовского — сегодня живы так же, как и в те дни, когда мы по степям шли на Дон.
«Только смелость и твердая воля творят большие дела. Только непреклонное решение дает успех и победу. Будем же и впредь, в грядущей борьбе, смело ставить себе высокие це­ли, стремиться к достижению их с железным упорством, предпочитая славную гибель позорному отказу от борьбы».
«Голос малодушия страшен, как яд».
«Нам остались только дерзость и решимость».
«Россия погибла, наступило время ига. Неизвестно, на сколько времени. Это иго горше татарского».
«Пока царствуют комиссары, нет и не может быть России, и только когда рухнет большевизм, мы можем начать новую жизнь, возродить свое отечество. Это символ нашей веры».
«Через гибель большевизма к возрождению России. Вот наш единственный путь, и с него мы не свернем».
«Я весь в борьбе. И пусть война без конца, но война до победы. И мне кажется, что вдали я вижу слабое мерцание солнечных лучей. А сейчас я обрекающий и обреченный».
Обрекающий и обреченный. Он таким и был. Он как буд­то бы переступил незримую черту, отделяющую жизнь от смерти. За эту черту повел он и нас, и, если мы пошли за ним, никакие страдания, никакие жертвы не могли нас остановить. Именно в этом путь Дроздовского: «через гибель большевизма к возрождению России, единственный путь, наш символ веры».
Белая идея не раскрыта до конца и теперь. Белая идея есть само дело, действие, самая борьба с неминуемыми жерт­вами и подвигами. Белая идея есть преображение, выковка сильных людей в самой борьбе, утверждение России и ее жизни в борьбе, в неутихаемом порыве воль, в непрекращае­мом действии. Мы шли за Дроздовским, понимая тогда все это совершенно одинаково.

Туркул А.В. Дроздовцы в огне: Картины гражданской войны, 1918-1920 гг. / Лит. обраб. И. Лукаша. — Белград, 1937.

***

Нервный, худой, полковник Дроздовский был типом воина-аскета: он не пил, не курил и не обращал внимания на блага жизни; всегда — от Ясс и до самой смерти — в одном и том же поношенном френче, с потертой георгиевской ленточкой в петлице; он из скромности не носил самого ордена. Всегда занятой, всегда в движении. Трудно было понять, когда он находил время даже есть и спать. Офицер Генерального штаба — он не был человеком канцелярии и бумаг. В походе верхом, с пехотной винтовкой за плечами, он так напоминал средневекового монаха Петра Амьенского, ведшего крестоносцев освобождать Гроб Господень… Полковник Дроздовский и был крестоносцем распятой Родины. Человек малого чина, но большой энергии и дерзновения, он первый зажёг светильник борьбы на Румынском фронте и не дал ему погаснуть.

В. Кравченко «Дроздовцы от Ясс до Галлиполи» (Т. 1. — Мюнхен, 1973)